суббота, 20 июля 2013 г.

О НЕКОТОРЫХ ИСТОКАХ РОМАНА Г. Г. МАРКЕСА СТО ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА" РОМАН Г.Г.МАРКЕСА И РАССКАЗ Ф.М.ДОСТОЕВСКОГО "СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА"

Попалось на глаза, и я решил выложить в архивный раздел еще два кусочка своей школьной работы (2002 года) о Г. Гарсиа Маркесе - это сравнительный анализ  "Ста лет одиночества" с рассказом Ф. Достоевского "Сон смешного человека" и повестью М. Коцюбинского "Тени забытых предков".
 Руководитель Л.И. Иванова



Уникальный мир Г.Г.Маркеса имеет свои истоки. Литературная критика всего мира обращает внимание на то, что творчество Г.Г.Маркеса удивительным образом вобрало в себя и синтезировало литературное и философское наследие человечества от Библии до наиновейших достижений художественной мысли ХХ века. В сочинениях Маркеса находят своё место интерпретированные идеи Дефо и Рабле, Гофмана и Гоголя , Фолкнера и Джойса, Кафки, Камю…

По-своему отразился в творчестве Г.Г.Маркеса и гений Ф.М.Достоевского. Особенно близок, по нашему мнению, к атмосфере художественной действительности Маркеса рассказ "Сон смешного человека". Это короткая история о пути отчаявшегося человека от черты самоубийства, перед которой он встал из-за пустоты жизни (а в контексте рассказа "покончить с собой" равняется"уничтожить весь мир"), через откровение в сновидении к вере в жизнь, добро и любовь и к стезе проповедника.
Попробуем сравнить эти два произведения (роман Маркеса и рассказ Достоевского) на разных уровнях.
Композиция. Мотив одиночества
Композиция романа "Сто лет одиночества" – это система витков петляющего времени (причем, этих витков много, т.к. в романе очень много персонажей, а каждый из них "вяжет" свою судьбу в "вихре петляющего времени"). Рассказ "Сон смешного человека" построен по тому же принципу: он распадается на две композиционно завершенные части-петли, каждая из которых представляет собой самостоятельное звено образовавшейся цепи. (В этом рассказе герой один, а потому здесь зафиксирована лишь одна цепочка: "петли времени смешного человека". Однако, геометрически эта модель напоминает временную модель романа Г.Г.Маркеса.)
1 звено (или петля) – это часть текста от начала рассказа до момента сна, когда смешного человека, прилетевшего на звезду, начинают считать сумасшедшим: от "Я смешной человек. Они называют меня теперь сумасшедшим" до "…они лишь смеялись надо мной и стали меня считать под конец за юродивого". Т.е., движение от состояния сумасшествия в реальности до сумасшествия в ирреальном пространстве. Первое звено ‑ это духовный путь героя от отчаяния до отчаяния.Но духовное состояние героя в пределах этой части неоднородно: вначале смешному человеку было "все равно" – а постепенно стало далеко "не все равно", т.к. он осознаёт, что теперь по его вине погибает рай, на нем лежит ответственность и он не может оставаться безучастным. (Достоевский словно предупреждает нас об опасности, которую таит слишком глубокое погружение в собственное одиночество: наш рай может погибнуть, ибо мы, ослепленные, не даем себе труда его рассмотреть.)
2 звено (петля) – это часть текста от встречи героя с девочкой до её спасения. Это путь спасения одной души, которое ведет к спасению человечества, но в то же время и к спасению души собственной. И мы можем по тексту пронаблюдать процесс становления человека на путь истины, которая заключается вспасительном спасении. А чтобы стать на этот путь, человек должен преодолеть в себе одиночество.
Путь героя в поиске истины имеет такую линейную последовательность:(1 звено)мысли о самоубийстве ~(2 звено) ДЕВОЧКА! ~ поиск истины в реальности ( "почему я не могу умереть? почему нужно сострадать?") ~ ЗВЁЗДОЧКА! ~ мысли о самоубийстве ~ ДЕВОЧКА! ~ поиск истины и смятение ("Я как бы уже не мог умереть теперь, …девочка спасла меня, потому что я вопросами отдалил выстрел")~ мысли о самоубийстве во сне (дно подсознания: "должно быть пусто и спокойно, но капли своей же крови не дают покоя") ~ ЗВЁЗДОЧКА! ~ ИСТИНА: "Люби других, как себя", "добро рождает добро, человек может быть просто счастлив", "если только все захотят, то сейчас всё устроится" ~ грехопадение рая, отчаяние героя (здесь закрывается цикл сна, в котором герой увидел, в чем именно заключается заблуждение – искажение истины) (замкнулось 1 звено) ~ далее – реальность и путь к спасению человечества через проповедь и добрые дела ~ упоминание о ДЕВОЧКЕ, олицетворившей беззащитный мир, нуждающийся в доброте и сострадании(замкнулось 2 звено).
ДЕВОЧКА – это мотив-побуждение к спасительному спасению: спасая мир через добрые дела, человек получает шанс спасти самого себя, преодолевая одиночество и недоверие к миру. Когда смешной человек оттолкнул девочку, которая явно нуждалась в сострадании и душевной помощи, он оставался как будто бы ничуть не тронутым, пытался, отгораживая себя от истинной реальности – реальности страданий – заполнить своё сердце пустотой одиночества. Но отчуждение невозможным оказалось для смешного человека: в его сердце беспрерывно струится добро, сострадание, живет человечность. В конце рассказа попытки смешного человека быть пустым и равнодушным терпят крах, он осознаёт бездонную, бесконечную любовь к своему страдающему миру. Потому он выбирает путь проповедника (спасающего мир).
Маркес, как и Достоевский, утверждает невозможность существования мира в условиях отчуждения и одиночества, но у его героев нет сил преодолеть их.
Мотив "ЛЮБОВЬ – ВОЙНА"
В художественных мирах обоих произведений помимо привычной полярности "ДОБРО – ЗЛО" возникает полярность "ЛЮБОВЬ – ВОЙНА". В обоих произведениях утверждается мысль, что если в этом полярном единстве разрушается одно начало, то люди неуклонно начинают двигаться ко второму. Вспомним полковника Аурелиано Буэндиа из романа Маркеса "Сто лет одиночества". Его мать Урсула с грустью заметила, что вместе с даром ясновидения приходит полное отчуждение от любви. Её сын Аурелиано не может любить, заключает Урсула. Но на пути героя-пророка встречается ЛЮБОВЬ – Ремедиос. Новое для не чувство изменяет его мироощущение, но смерть убивает любовь. Наверное, действительно, Аурелиано Буэндиа, наделенный даром ясновидения, был лишен возможности любить. После смерти Ремедиос (14-летней девочки, которая была символом духовной чистоты) Аурелиано начинает "двигаться" к полярной от любви точке - к войне. Отец Ремедиос - консерватор, поэтому, дабы оттолкнуть от себя окончательно теперь уже мертвую любовь (хотя любовь сама по себе предполагает открытость духовную и единение, сближение людей), Аурелиано становится либералом. Кроме того, как узнаем мы из текста, это вопрос самолюбия. Аурелиано постепенно становится одиноким и озлобленным, пустым, как выясняет он позже для себя. Таким образом, война либералов и консерваторов рождается из пустого эгоистического самолюбия и желания отгородить себя от любви, мертвой любви, спрятаться от неё в другой мир. Возможно, здесь для Аурелиано и любовь и война – это лишь отчаянные попытки спастись от одиночества, но попытки в итоге тщетные, бесплодные. Любовь ненадолго согрела и осветила его, но не смоглаосвободить. И Аурелиано со всей страстью отдаётся войне, вероятно, ища освобождения теперь там. Перед расстрелом он просит Урсулу сжечь свои давние стихи, написанные Ремедиос. Побеждает война – смерть. Позже Аурелиано осознаёт страшную бессмысленность войны, её пустоту. Тогда одиночество становится абсолютным. Итак, здесь война и любовь – это две взаимоисключающие вселенские силы. Любовь предполагает открытость душ и единение людей – гармонию, война – пустоту, одиночество, суету, моральную смерть, она античеловечна, антиприродна. В художественной действительности "Ста лет одиночества" с её неизбежностью, меланхолией, смертями побеждает война – одиночество. В этом мире, обреченном на небытие, нет места для любви. Героини романа – служительницы любви: Пилар Тернера, девушка из квартала, колдунья - несут с собой идею о том, что смысл жизни упирается в инстинкт продолжения рода (по Фрейду), их любовь наполнена лишь страстью и чувственностью, она не стремится к высокому духовному слиянию. Вспомним Ремедиос Прекрасную (тожеРемедиос!). Она не смогла существовать на этой земле из-за того, что её просто никто не любил, тогда, как она была символом чистоты, света и любви. Она - словно проекция-фантом первой Ремедиос, смерть которой убила любовь и дала дорогу пустой войне.
Полярность "ЛЮБОВЬ – ВОЙНА" наблюдается и в "Сне смешного человека" Ф.М.Достоевского. Процесс движения от одного полюса к другому здесь можно проследить в душе смешного человека и в реальности (вернее, в "ирреальности") праведной Земли. Так, в душе смешного человека живет мучительная любовь-скорбь к страдающей земле, задавленная пустотой. Эту скорбь вызывает именно война. Это война не буквальная, а совокупность греховностей, мучений, пороков, "война в душе", "вечная война между Землей и Небом". Это и не дает человеку быть счастливым. В душе ВОЙНА отступает перед ЛЮБОВЬЮ. Так начинается спасение мира через спасение одной человеческой души.
Мир ПРАВЕДНОЙ ЗЕМЛИ (рай), полный любви и гармонии, после грехопадения познаёт войну и в буквальном и в переносном смысле. Т.е., мы вновь наблюдаем взаимоисключаемость вселенских сил. В мире, полном любви, нет войны. Как только любовь разрушается, мир захватывают войны: за идеи, за абсурд, за добро. Гармония оказывается нарушена, любовь оскорблена. И рождается ложная истина: "Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья – выше счастья". Но у Достоевского ЛЮБОВЬ все же побеждает ВОЙНУ, в то время, как у Маркеса побеждает ПУСТОТА (война, одиночество, небытие).
Если принимать во внимание, что "Сто лет одиночества" – это роман о конце одиночества (как считают многие критики), то, конечно, мы выходим прямо на Достоевского, ибо конец одиночества предвещает начало единения. (Кстати, любопытно, что, спасаясь от бессмысленной пустоты жизни самоубийством, и Аурелиано Буэндиа и смешной человек собирались выстрелить себе в голову, но и тот и другой направили дуло пистолета на сердце. Почему? Может, потому, что в сердце живет любовь, а чтобы убить мир=себя, необходимо вначале убить любовь?)
В "Сне смешного человека" Достоевский предугадывает философию, на которой позже Маркес построил роман "Сто лет одиночества", представляя жизнь как крайнюю пустоту и отхождение от первоначальной чистой истины о добре и любви к противоположному полюсу: "Явились религии с культом небытия и саморазрушения ради вечного успокоения в ничтожестве". Более того, Достоевский делает философский прогноз ко всему ХХ веку: "Наконец, эти люди устали в бессмысленном труде, и на их лицах появилось страдание, и эти люди провозгласили, что страдание есть красота, ибо в страдании лишь мысль". В этих фразах заключена "правда" ХХ века, которой Маркес и посвятил свою книгу. Конечная идея "Ста лет одиночества" заключается в мысли, что гибель мира неизбежна при подобном мировоззрении живущих. Именно об этом, собственно, и предостерегал нас Достоевский.
Отношения "ЧЕЛОВЕК – МИР – БОГ"
В романе Маркеса "Сто лет одиночества" и в рассказе Достоевского "Сон смешного человека" по-разному обрисованы сходные отношения ЧЕЛОВЕК – МИР – БОГ.
В художественном мире Достоевского вначале смешной человек предстаёт перед нами, как одинокое существо во вселенной. Он, кажется, разорвал все связи с миром, тем более, с Богом. Ему всё "всё равно". Но в душе смешного человека живет истинный Христос, только он спит. Возможно, поэтому смешной человек и не может спать сам, ибо во сне раскрывается настоящая его сущность, которую сознание загнало глубоко внутрь. Но мир полон страдания и боли, поэтому человеку не может быть все время "всё равно", т.к. внутри его живет добро – Христос. Спасение человечества лежит через спасение отдельной человеческой души. И миртолкает человека на путь к спасению (образ девочки – страдающего мира). На зерна добра, живущие в душе человека, упали влажные капли слёз. Смешной человек уже не может покончить с собой, что было бы равносильно уничтожению всего мира. Он уже не может уничтожить весь мир, требующий сострадания. Смешной человек чувствует в себе своего Христа и сливается со всей чистой Вселенной во сне. Система "ЧЕЛОВЕК – МИР – БОГ" стремится к единству и гармонии. Герой окончательно понимает, что в мир должно нести только добро, "чтоб всем было хорошо". Через МИР осуществляется связь ЧЕЛОВЕКА и БОГА.
Следует несколько уточнить концепцию Достоевского. Дело в том, что отношения "ЧЕЛОВЕК – МИР – БОГ" осложняются тем, что и МИР и БОГ для человека существует как "нечто внутри" и "нечто извне". "Нечто внутри", в душе, - продукт его психофизической индивидуальности: его Бог, выношенный и выстраданный душой (Бог – его откровение, его мерило совести и доброты), и его мир, т.е. образ мира, каким восприняла его душа героя. (Душа героя, фактически, имеет три непрерывно взаимодействующих между собой составляющих: собственно"Я" (психофизическая индивидуальность) + Бог в человеке (собственный Христос) + Мир в восприятии человека, как он видится герою)"Нечто извне" – это объективно существующий "МИР, каков он есть", во всей полноте его и многообразии, и БОГ как общая система духовных, моральных убеждений, священная чистота, сила добра мира. В "Сне смешного человека Достоевский указывает нам, что мир, в котором живет человек, далек от совершенства: вокруг грязь, "насмешничество", страдания. И всё-таки смешной человек любит этот мир (и только этот!): "Я люблю, я могу любить лишь ту землю, которую я оставил… Никогда не переставал я любить ту землю". Это та мучительная любовь, которая спасает мир от гибели. И к спасению этого внешнего мира побуждает человека образ того мира, который он носит в сердце, и внутренний Христос, который указывает путь к Богу внешнему, как путь доброты, сострадания и милосердия.
Маркес предлагает другую концепцию "гармонии во вселенной". В этой Вселенной выпадает звено МИР. Одиночество в романе создаёт из МИРА миллионы разрозненных миров, которые тем не менее едины с БОГОМ. Т.е., для ощущения полноты бытия героям "Ста лет одиночества" не нужен цельный МИР. Остаётся система ЧЕЛОВЕК – БОГ (или ЧЕЛОВЕК – АБСОЛЮТ). Внешние факторы для этой системы не имеют практически никакой силы. Поэтому они будто отсутствуют. А Вселенная наполнена крайним отчуждением и одиночеством, т.к. она оказывается сосредоточена в душе отдельного человека ( Душа = Бог внутри человека + "Я" + Мир в восприятии человека) и никак не пересекается со Вселенными остальных людейОтсюда рождается прямой диалог Человека и Абсолюта. Но отсюда же рождается и трагическая обреченность всех Буэндиа быть никем не понятым и вечно находиться в пустоте одиночества, где нет ни истин, ни смерти, ни ясности. Равновесие и гармония этого мира оказываются призрачными.
Совсем иначе в гармоническом и наполненном мире Достоевского: сердце смешного человека в процессе поиска смысла существования становится полным добра, света и правды, способным к любви, пониманию и проповедованию простой и прекрасной истины: " Главное – люби других как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь, как устроиться. … "Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья – выше счастья" – вот с чем бороться надо! И буду. Если только все захотят, то сейчас все устроится".
Христос Достоевского и Христос Маркеса
Интересен идейно-символический пласт обоих произведений, связанный с Библейскими (особенно Новозаветными) мотивами. Возникает параллель: смешной человек – Христос – Аурелиано Буэнедиа. Это происходит на уровне программы бытия героев (т.е. на идейном уровне), и вытекает из их поступков, рассуждений, мыслей.
На безусловную близость образа смешного человека с Христом указывает стремление спасенной души к проповеди, к несению добра в мир через слово и добрые поступки. "Зло не может быть нормальным состоянием людей", во всем есть добро, - к таким выводам пришел смешной человек, а это – истинно христианская мораль. На близость образов автор даёт даже буквальные намеки: смешной человек после грехопадения в раю просит, чтобы его распяли, подобно Христу, дабы он смог искупить свою вину перед человечеством. Разумеется, смешной человек не есть возрожденный Христос (даже во сне), он лишь близок ему по пониманию истины, но мы все же возьмем на себя смелость рассмотреть эту параллель.
Об "экзистенциальном Христе" Аурелиано Буэндиа мы уже достаточно говорили ранее. Но Христос Маркеса совершенно отличен от Христа Достоевского. Первый испытал поражение одиночеством и принял его как единственно возможное бытие. Его цикл добра – цикл золотых рыбок из пустой банки – обречен быть замкнутым. Причем, сперва золотые рыбки Аурелиано продавал на рынке за золотые монеты, из которых потом выплавлял новые золотые рыбки. Так происходил его обмен с миром: добро должно было распространяться среди людей. Но постепенно этот обмен прекратился, как бессмысленный и непродуктивный, и Аурелиано не случайно стал складывать вновь изготовленные рыбки в пустую банку: его мир золотых рыбок (мир неизрасходованного добра и нерастраченной любви) нуждался в замкнутом пространстве, в котором можно укрыться от отвергающего и непринимающего в своем непонимании мира.
Смешной же человек находит в себе силы нести добро в мир, преодолевая его непонимание, дабы "разорвать самоубийственный круг пустоты духовной". Смешной человек испытывает беспричинную любовь ко всем людям (еще большую к тем, которые смеются над ним). После спасения – это уже не та мучительная любовь, что была раньше; теперь это любовь, рождающая волны любви, в которых добро порождает добро в геометрической прогрессии. Для Аурелиано Буэндиа это неведомо.
Детали и микроэлементы
В обоих произведениях можно найти очень похожие идеи-реплики, идеи-фразы, идеи-"обрывки". Сравним. Библия. Кн.Екклезиаста: "Суета сует – всё суета".Достоевский: "Всё всем всегда всё равно". Маркес: "Никогда ничего не происходит". Эти фразу будто продолжают одна другую, формируя идею неподвижной бессмысленности жизни.Еще. Смешной человек: "Я просиживаю всю ночь у стола в креслах и ничего не делаю". Он ждёт, пока ему станет "не так всё равно", чтобы покончить с собой.Аурелиано-пророк: "…сижу жду, когда понесут мимо гроб с моим телом". В этом состоянии герой словно просто присутствует в этом мире, не причастный к его судьбе, к чему бы то ни было вообще. Библия: "Нет памяти о прежнем и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после нас…" Эта фраза перекликается и с последней фразой романа Маркеса, приобретая смысл глобального небытия рода: "…никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на 100 лет одиночества, не суждено появляться на земле дважды".
Достоевский предлагает спасение мира через спасение человеческой души, поэтому и идея из Апокалипсиса у него звучит через уста смешного человека и только лишь в отношении героя: "…ничего не будет после меня, и весь мир, только лишь угаснет моё сознание, угаснет тотчас".
Т.е., идея конца света при отчуждении, как доминирующем мироощущении, присутствует у обоих писателей, но у Маркеса она звучит как производная от идеи Достоевского, потому что именно Достоевский, по словам Вячеслава Ивановича Иванова, "сделал открытие, устрашающее и озаряющее одновременно": он первым "начал постигать, что всё человечество – это один человек".


Некоторые размышления о магическом реализме."Тени забытых предков" Михайла Коцюбинского в сопоставлении с романом Г.Г.Маркеса "Сто лет одиночества"

Очевидно, что о Михайле Коцюбинском Г.Г.Маркес ничего не знает. Но по художественной атмосфере повесть "Тени забытых предков" очень близка к роману "Сто лет одиночества". Сильная и яркая фольклорная основа, аура таинственности и магии, волнующая первозданность мира среди роскошной природы и серая, сумеречная обыденность повседневной жизни людей наполняют страницы обоих произведений. Мир "Теней забытых предков", как и мир "Ста лет одиночества", находится за туманами, за горными вереницами, за дождями, это мир волшебный, чувственный, сказочный. И в этом дивном мире тоже разыгралась трагедия, погубившая одинокую человеческую душу…
В романе "Сто лет одиночества" место действия – одинокое селение Макондо – черный вигвам, перекресток миров, место обитания злых духов, мёртвых и живых (совершенно очевидна стихия колумбийского фольклора); в "Тенях забытых предков" – это горы Карпаты, могучие и прекрасные, поросшие древними, почти первобытными, дремучими лесами, в которых живут ведьмы и колдуны, нявки, русалки, щезник, аридник – и прочая нечисть, причем живет она "рука об руку" с людьми: "…в світі панує нечиста сила… арідник править усім… в лісах повно лісовиків, …там блукає веселий чугайстир, який зараз просить стрічного в танець і роздирає нявки; живе в лісі голос сокири. Вище, по безводних далеких недеях, нявки розводять свої безконечні танки, а по скелях ховається щезник… Всякі злі духи заповнюють скелі, ліси, провалля, хати й загороди та чигають на християнина…" (Образ аридника очень близок к образу Мелькиадеса из романа "Сто лет одиночества", который управляет временем в Макондо.) Весь волшебный мир "Теней забытых предков" вышел из гуцульского фольклора, и был пропущен сквозь призму детского (естественного, чистого) сознания Иванка; взрослый Иван не потерял того, детского, восприятия, мир его детской сказки заполнял его душу до самых последних дней (вновь: мир не объективный, а "мир в восприятиии отдельного человека"). Здесь мы находим фрейдовскую идею о том, что всё, что человек ощущал в детстве, живет с ним в душе на протяжении всей жизни. "Весь світ був як казка, повна чудес, таємнича, цікава й страшна". Таким мир и остался в сознании героя. Вообще, весь мир в повести существует исключительно в представлении, в сознании и подсознании Ивана, т.е. мир "Теней забытых предков" есть не что иное, как мировосприятие девятнадцатого ребенка из гуцульской семьи Палийчуков. Поэтому крайний субъективизм в обрисовке образа главного героя, умноженный на магию (и атмосферы повести и магию в прямом смысле, т.к.особыми знаниями и умениями обладают многие обитатели Иванкового села, а леса и горы населены "магическими" существами), оказывается неизбежным.
Несомненно, "Тени забытых предков" Михайла Коцюбинского – произведение магического реализма. Об этом говорит и стилистика повести с её чрезвычайной насыщенностью и яркостью, и откровенно мифологическая основа (тем более, что сюжетной основой этой повести стала старинная народная гуцульская легенда, один из тех "бродячих сюжетов", которыми полно усное творчество всех народов), и жизнь героев, в которой смешалось реальное и фантастическое, ирреальное. А особенно выразительны в этом отношении образы Иванка и Марички. Герой магического реализма, как правило, "странный", существо "не от мира сего", одинокий и внутренне обособленный от мира людей. Именно таким был Иванко, который уже в самом раннем детстве пугал мать тем, что "дивився на неню таким глибоким, старече розумним зором, що мати в тривозі одвертала од нього очі. Не раз вона з ляком думала навіть, що то не од неї дитина. … <завинила баба чимось> - і хитра бісиця встигла обміняти її дитину на своє бісеня. … Дитина підростала, але так само була чудна. Дивиться перед себе, а бачить якесь далеке і не відоме нікомуабо без причини кричить". Так и рос ребенок, чувствуя себя комфортно среди удивительных гор, постигая мир, наблюдая за животными и растениями, и даже музыку, которую почти всю его короткую жизнь искала маленькая душа, он подслушал у щезника. "Він вийняв денцівку …мелодія спершу не давалась. Починав грати спочатку, напружував пам"ять, ловив якісь згуки, і коли врешті знайшов, що віддавна шукав, що не давало йому спокою, і лісом поплила чудна, не відома ще пісня, радість вступила у його серце, залляла сонцем гори, ліс і траву, заклекотіла в потоках, підняла ноги в Івана, і він, … взявшись у боки, закружився у танці. … Так знайшов він у лісі те, чого шукав." Дома же, среди людей, ему было не слишком уютно, он использовал всякую малейшую возможность, чтобы уйти в горы. И когда его стали посылать пасти коров, эти обязанности его не обременили: фактически, продолжилась его жизнь (и его "образование") среди природы, но теперь уже разрешенная старшими.
Впечатление о том, что Иван – "странный", усиливается некоторыми сюрреалистическими элементами: Иван был 19-м ребенком в семье, в которой 15 детей похоронены на кладбище возле церкви (параллель с 17 детьми Аурелиано Буэндиа). Герой во многом напоминает нам персонажей романа Маркеса. Например, младенец Иванко: "Дивиться перед себе, а бачить якесь далеке і не відоме нікому". У новорожденного Аурелиано Буэндиа волшебный мутно-голубоглазый взгляд открытых глаз (он родился с открытыми глазами). Аурелиано – пророк, Иван – видит пророческие сны.
Маричка, возлюбленная Ивана, дитя природы, удивительная девочка, которая в ответ на грубость способна была предложить "довгий цукерок: половину вкусила, а другу поважним, повним довір"я рухом подала Іванові". Безусловно, она тоже была "странная", обособленная от других людей. Маричка и Иванко, слившись в своей любви, создали свой внутренний цельный, неразъединимый мир, в котором не было никакого места кому-то из мира внешнего.
Поражает тон автора-рассказчика в "Тенях забытых предков", который говорит о страшных, темных силах или о странных, вовсе не рядовых событиях со спокойной интонацией. Например, микросказки об ариднике, соседской ведьме, нявке и чугайстере рассказаны как самые обычные истории. "Шість літ не було чути про нього, на сьомий раптом з"явився", - говорит автор об Иване, как будто это рядовое явление, чтобы человек исчезал неведомо куда на шесть лет. В романе Маркеса можно пронаблюдать такие же удивительные истории, рассказанные как нечто самое обыкновенное, а исчезновения героев так же никого не удивляют.
Чрезвычайно похожими, близкими в романе Маркеса и в повести Коцюбинского являются образы смерти, одиночества и времени: тот же хаос бытия, та же предрешенность, исчезновение границ между земной реальностью и потусторонним миром. "В безконечних просторах загинув час, і не знати, чи день стоїть, чи минає…" – та же остановка времени, что и в комнате Мелькиадеса, замеченная Хосе Аркадио Буэндиа.
Очень похожи пейзажи и их наполненность в обоих произведениях. "Сонце наче заснуло, вітер затих і перенісся з землі на небо" ("Тени забытых предков") – "Посмотри на воздух, послушай, как звенит солнце, всё в точках, как вчера и позавчера. Сегодня опять понедельник" ("Сто лет одиночества").
Образ одиночества у Коцюбинского противопоставляется образу любви. Сначала мы читаем: "…полонина пливе самотою в безкрайньому морі…", после узнаём, что Маричку "взяла вода", т.е. её погубило одиночество при разделенности любви, т.к. любовь, владеющая Маричкой настолько сильна и настолько "спаяна" со "второй половинкой", что разлука с любимым для неё (да и для Ивана) обозначает разрыв души – духовную смерть (Маричка страшно тосковала без Ивана, она почти была мертва духовно), которая повлекла смерть физическую. Такое же одиночество (одиночество "кровоточащей, отрезанной половины сердца") гнетет и Ивана: "Самота, як біль зубів, починала ссать йому серце. Щось велике, вороже душить його, ся затверділа тиша (остановившееся время), байдужий спокій, сей сон небуття" (состояние сиесты с плавающим маревом воздуха и сознания в романе "Сто лет одиночества"). Одиночество антагонично по отношению к любви, что мы видим и в романе Маркеса, причем воплощение данных идей происходит на том уровне, когда невозможно выразить словами полифонию чувств, мыслей, впечатлений, слившихся в единый порыв, во мгновение, застывшее мгновение – на грани импрессионизма и магического реализма.
Наконец, образ смерти. "…Смерть тут має свій голос, яким промовляє до самотніх кичер". Смерть жива, духовна, как вся природа, и как ощущения и явления подсознания – так и в романе Маркеса, и в повести Коцюбинского.
Т.е., именно образы Времени, Одиночества и Смерти, слившиеся с магической фольклорной основой и умноженные на идеи Фрейда, которые есть и у Маркеса, а также глубокий психологизм в изображении героев и тонкая чувственная красота импрессионистической манеры Коцюбинского обусловливают ту магически-ирреальную атмосферу "Теней забытых предков", которая так близка роману "Сто лет одиночества". Это и позволяет нам выделять черты магического реализма в произведении украинского писателя.
Во всех трех рассмотренных нами произведениях Маркеса, Достоевского и Коцюбинского мы находим идею суетности человеческого бытия, как фактора, провоцирующего одиночество, отчуждение героев от мира. Так, у Коцюбинского главная мысль повести заключена в строках: "В піднятому кутику вуст немов застрягло гірке міркування: що наше життя? Як блиск на небі, як черешневий цвіт…" Понимание мимолётности жизни определяет совершенно иное сознание человека, сознание предопределенного забвения при отчуждении.






2 комментария:

  1. А помнишь, у тебя были интересные рассуждения о структуре времени в "Тенях...": время в повести неподвижно; оно "висит", расстилается в тишине гор, где нет людей,- и оглашается сварливой суетой и криками вдоль реки, где живут люди. Но оно неподвижно. И лишь голос флояра и трембиты иногда "толкает" время в повести... Жалко, я потеряла эту твою работу. А может, просто вернула её тебе (помнишь, писали на листочках разные эдакие "упражнения"?)

    ОтветитьУдалить
  2. Да, у меня всякие черновички остались...

    ОтветитьУдалить