«Капитаны»
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны –
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
Чья не пылью затерянных хартий –
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса –
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,
Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?
1909
«Капитаны» написаны в крымском Коктебеле, на побережье Чёрного моря, когда поэт гостил у своего приятеля Максимилиана Волошина в 1909 году. Хоть этот цикл, состоящий из 4 стихотворений, был создан Николаем Гумилёвым еще до организации им «Цеха поэтов» и объявления манифестов акмеизма, однако все компоненты будущей поэтической программы в «Капитанах» воплощены выпукло и ярко.
В присущей себе цветастой, сочной колористической манере поэт воссоздаёт образы морской экзотики и отважных капитанов. Таков герой первого стихотворения, одновременно и джентльмен, и флибустьер, с тростью, в высоких ботфортах и пистолетами за поясом, гордо возвышающийся на «трепещущем» мостике. На момент написания «Капитанов» поэт еще не бывал ни в одном из своих знаменитых восточных путешествий, так что вся эта экзотика в тексте заимствованная, насквозь литературная, навеянная романами о морских странствиях, дерзких и благородных морских разбойниках.
Тема и образный ряд подчеркнуто воспроизводятся в стихотворении именно в том виде, в котором всё это представлено в массовой беллетристической литературе (например, «Граф Монте-Кристо» Дюма). Образ лирического героя, моряков, их морского обихода и портового бурного досуга густо романтизированы. Моряки хлещут сидр в окружении мулаток, играют в карты с «завитыми шулерами», устраивают драки в порту, продают иностранкам обезьянок «с медным обручем в носу» (спустя десятилетие Вера Инбер, явно не без влияния Гумилёва, напишет свою знаменитую «Девушку из Нагасаки»). Мистический «Летучий голландец», корабль-призрак с капитаном-мертвецом, появляющийся в финальном стихотворении цикла, и байронический образ скитальца-Каина также продиктованы романтической традицией.
Казалось бы, и сама тема, и её подача, образный ряд и смысловые ассоциации, которые им вызываются, – всё вторично. Но почему же чувствуешь удовольствие, читая этот текст? И откуда его неподдельная свежесть? Дело в том, что тема и всё ей сопутствующее, что даёт традиция, – лишь поверхность, на которой Гумилёв пишет своё оригинальное акмеистическое «живописное» полотно по принципу палимпсеста. Романтическая тема, можно сказать, даёт только повод опробовать свою смелую и новаторскую творческую технику, обеспеченную не заимствованным, а своим собственным поэтическим даром.
Художественный избыток, чистая поэтическая «прибыль», «добавленная стоимость» заключена в мельчайших подробностях, благодаря которым «готовый» образ как бы выдвигается из своей рамки, выдаётся вперёд в реальной объемности, весомости и достоверности своего бытия. Капитан как будто выходит из моря, выступает как сияние из окружающего пространства: от его сапог отлетают клочья морской пены, с «розоватых манжет» сыплется «золото кружев». Ходить в таком облачении по палубе среди матросов неудобно, капитан здесь кажется актёром в пёстром наряде. Он одновременно эфемерен (как Незнакомка Александра Блока) и избыточно материален в своей экзотической красочности.
Паруса кораблей у Гумилёва не «белеют» в далёком тумане, как у Лермонтова или Бестужева-Марлинского, а «шелестят» около нас. Карта, на которой капитан отмечает иглой свой путь (метафора судьбы), «разорвана», капитанский мостик – «трепещущий» (олицетворение). Образы, не переставая быть аллегориями или символами, при этом конкретны, почти осязательны. Слово «трепещущий» органично устроится у Афанасия Фета или в символистском тексте, сигнализируя о мерцающем присутствии инобытия, скрытой жизни внутри неодушевленного предмета. У Гумилёва же, не отвергающего такую смысловую перспективу, это еще и реальный пошатывающийся мостик. Слово «зыби» тоже как будто фетовское («как легко средь незримых зыбей»), его подхватил Бальмонт («звон оттуда…средь облачных зыбей»), но у Гумилёва «зыби» зримые – зелёные и с четко просматриваемыми «изгибами». Даже «пыль затерянных хартий» – не просто метафора какой-то былой рутины, оставшихся в глубине истории серых будней в деловой капитанской жизни. Это пыль, от которой можно закашляться (звукоподражание в слове «хартий»).
Художественное воплощение акмеистической творческой программы в «Капитанах» осуществляется с помощью символов и аналогий (с внешней опорой на язык и приёмы символистов). Сама любовь Гумилёва к экзотике отчасти объясняется тем, что она позволяет совместить символистскую (или романтическую) устремленность к далёкому, даже недосягаемому миру и его предметное визуальное воплощение. Экзотический мир можно понять как такое «нездешнее» существование, которое, тем не менее, можно весьма конкретно воссоздать, прочувствовать и артикулировать в ясном образе. Например, в облике отважного романтического капитана легко прочитывается аллегория художника, поэта, вообще, человека-первооткрывателя, способного твердой рукой направлять свой фрегат к неизведанному, новому. Символическое у Гумилёва опредмечивается, и эта предметная сторона оказывается не менее существенной, чем намёк.
Символистская «многозвездная ночь», в которой плывет капитан, отступает перед «охранительным светом маяков». Капитан не теряется в открывшейся бездне, а способен «приметить» спасительный ориентир, устремить свой «острый уверенный взгляд» не во всепоглощающую бесконечность надмирного существования, а к берегам твердой земли, куда он и направляет свой корабль. Для этого, действительно, нужна светлая голова, смелость и недюжинная творческая воля.
Комментариев нет:
Отправить комментарий