Протертый коврик под иконой,
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темно-зеленый
Завил широкое окно.
От роз струится запах сладкий,
Трещит лампадка, чуть горя.
Пестро расписаны укладки
Рукой любовной кустаря.
И у окна белеют пяльцы…
Твой профиль тонок и жесток.
Ты зацелованные пальцы
Брезгливо прячешь под платок.
А сердцу стало страшно биться,
Такая в нем теперь тоска…
И в косах спутанных таится
Чуть слышный запах табака.
1912
«Четки», куда вошло стихотворение «Протертый коврик под иконой…» посвящены, по слову самой поэтессы, «жизни тленной и прекрасной», всецело в духе акмеизма. Поэтому образ, давший заглавие книге стихов, предметен, осязаем – он не эфемерно-символический, а «чёткий». Да, косточками четок отсчитывают молитвы, но всё же это действительно существующий предмет, а не только знак иной реальности. Акмеистическая двупланность отличается от символистской своим направлением – не порыв «in blau» (в голубизну), а прорыв «к самим вещам!» (Э. Гуссерль). Внутри вещи может ощущаться какая-то вселившаяся в неё жизнь, человеческое присутствие. Материальный мир как бы концентрируется вокруг лирического субъект, одухотворяется им, в результате чего преодолевается дискретность этого мира. На этом принципе строятся многие стихотворения Ахматовой поры цветения акмеизма, в том числе и «Протёртый коврик под иконой…».
Впервые это стихотворение было опубликовано в журнале «Жатва» в 1913 году с опечаткой в первой же строчке, в первом слове: «Простёртый коврик под иконой…» Опечатка привела к утрате неявленного, проступающего из глубины плана. У Ахматовой не безжизненная подстилка. Этот коврик протёрт от долгого стояния на коленях в молитвенной позе, лирическая героиня набожна, религиозна, во всяком случае, в ней воспитана потребность к молитве, к тому, чтобы поверять свои тайны Богу. Это очень красноречивый коврик, соединяющий в себе два плана: бытовой и горний («под иконой»).
Тем глубже может быть осознано неясное пока, неочевидное сначала душевное смятение лирической героини, которая почему-то блуждает взглядом по комнате. Она поднимает глаза от коврика на икону, после взглядывает на окно, увитое проникающим внутрь дома плющом, рассматривает расписную укладку (сундук с нарядами и тканями), зацепляется взглядом за лампадку и пяльцы… Все эти детали интерьера не только предметны, в них проступает обыкновенная жизнь героини, её привычный уклад, повседневные занятие и чувствуется её душевный строй, в котором и земные заботы, и духовные упования. Все предметы как бы немного наделены её женской душой. У этого блуждания взглядом нет специальной цели – действует какая-то бессознательная инерция…
Как и многие другие стихотворения «Четок», художественный эффект здесь построен на контрасте спокойного, незыблемого, как бы приличного неодушевленного мира вещей (интерьера, одежды) и лирической героини, восприимчивой, живой и подвижной, встревоженной, иногда глубоко потрясенной. Героиня ранней Ахматовой – это чувственная молодая женщина. Соприкосновение её с этим неподвижным миром заражает его тревогой, одушевляет: открывается подтекст, проступает неявное, скрытый смысловой план. В знаменитой «Песни последней встречи» это чувствуется в перепутанных от волнения перчатках, в «Сжала руки под тёмной вуалью…» – в «неприкосновенности» перил, когда бег превращающется практически в полёт вдогонку за возлюбленным. Есть это противостояние материи и духа и в «Протёртом коврике». Подобно тому, как в стихотворениях Николая Некрасова за лирической миниатюрой проглядывает целый эпический мир, насыщенный жестокими драматичными бытовыми коллизиями, так за лирическим наброском ранней Ахматовой, таким же сценическим, как у Некрасова, проглядывает целый сюжет женского бульварного романа.
Прерывание инерции блуждающего взгляда, поворот в лирическом сюжете происходит в последних двух четверостишиях, когда появляется местоимение «ты». Если до этого взгляд лирической героини, присутствующей внутри этой сцены, практически совмещался со взглядом субъекта сознания и речи, то после строки «Твой профиль тонок и жесток» – этот субъект и вслед за ним читатель вдруг резко видит её отдельно (словно сама женщина увидела себя со стороны, отразившись в стекле окна). И перед читателем мгновенно проносится любовная сцена, которая либо уже завершилась и как бы вспоминается героиней, либо происходит прямо сейчас. Мелькают зацелованные пальцы, которые женщина с брезгливостью прячет, в её спутанных косах ощущается запах табака – близкое присутствие мужчины, с которым героиня была (или есть) наедине. Её чувства в отношении произошедшего очень смешанные, чисто женские: страсть («роз запах сладкий») и брезгливость, страх, тоска, разочарование, досада на себя… Вспоминается и её протертый молитвенный коврик.
Комментариев нет:
Отправить комментарий